До седьмого колена…

Рассказ

 

Петровна с трудом поднималась по лестнице. Ступеньки были крутые, и каждая из них давалась ей с трудом. Петровна то и дело останавливалась и, держась за сердце, подолгу стояла, переводя дыхание. Что и говорить — восьмой десяток на излете…

Взбираться по лестнице на второй этаж райсуда ей помогала дочь — коренастая женщина в потертой куртке непонятного цвета и застиранном трико. Одутловатое лицо, мешки под глазами и свежая ссадина на правой щеке — все это красноречиво свидетельствовало о характере ее образа жизни. Вот мать в очередной раз остановилась, на что дочь вполголоса выругалась…

— Да идите же, — пробормотал невзрачный парень, который плелся позади. Это был внук Петровны, сын непутевой дочери…

Наконец последняя ступенька преодолена … Петровна поправила сбившийся платок и, войдя в зал судебных заседаний, тяжело опустилась на переднюю скамью. Дочь и внук сели рядом.

Через некоторые время в зал вошли соседка Петровны, учительница и завуч сельской школы, где учился сын внука, Васенька, и еще двое или трое односельчан. Петровна их не замечала. Невидящими глазами она уставилась на кресло судьи, и в её сознании неожиданно мелькнула отчетливая мысль: да это же её сейчас будут судить! За легкомысленную и бестолковую жизнь, за все те бутылки самогона, которые она тысячами распродавала направо и налево…

Вспомнилось ей, как по молодости насмехалась она над своей верующей ровесницей, которая грозила Петровне — тогда еще просто Танюхе — всеми божьими карами за безбожие и причиняемое людям горе. Ах, как веселилась Танюха, когда однажды, решив отомстить «этой зануде», зазвала её мужа к себе и напоила дармовым самогоном. Потом же хохотала взахлёб, наблюдая, как та веником охаживала своего благоверного. Набожная ровесница в сердцах погрозила тогда Танюхе:

— Отольются тебе наши слезы. Вплоть до седьмого колена твои потомки будут отвечать за твое грязное зелье…

Танюха в ответ еще громче захохотала. Её-то самогонка в семейной жизни очень выручала. Муж Егор был тяжёл на руку. Что не так, сразу кулаки в ход пускал. Но Танюха приловчилась с ним справляться. К ужину бутылочку поставит, Егор выпьет — и на боковую. В доме покой и тишина… Так же тихо и спокойно убрался он однажды на тот свет после очередной «бутылочки».

Татьяна недолго горевала. С ее «бизнесом» она никогда не была обижена вниманием. Жёны опоённых ею мужиков часто приходили к ней ругаться, но Татьяна не обращала на них внимания. Кто же добровольно будет отказываться от лёгких денег? Заглядывал к ней и участковый, чтобы приструнить злостную самогонщицу, но и его Татьяна смогла как-то ублажить…

Шли годы, всё у Татьяны Петровны было вроде бы удачно. Только с детьми не повезло. Сын рос неласковым, угрюмым. Бывало, с матерью за день словцом не перекинется. Учился не бог весть как, тем не менее человеком стал серьезным, мастеровым. Даже в начальники выбился, пусть небольшие, но все же… Рано от матери в Москву уехал, и в деревне появлялся не часто. Пройдётся изредка по улице, в огороде кое в чем подсобит, оставит матери немного денег и опять в столицу…

А дочь Верка чуть подросла — в гульбу ударилась. Стала у матери понемногу из бутыли бражку отливать и носить своим ухажёрам. А те щедрой рукой и ей от души плескали зелье. Хмелела Верка быстро, и вскоре не заметила, как пристрастилась к спиртному и уже ни дня не могла без него обойтись.

Мать отправила непутёвую дочь в город с надеждой, что она найдёт там работу, остепенится. Но не тут-то было. Односельчане привозили из города дурные вести: Верка её каждый божий день пьёт, гуляет. Соседи жалобы в милицию пишут…

Однажды дочь сама появилась в деревне, чтобы скинуть на шею матери прижитого в пьяном угаре сыночка. Старшего-то ребенка годом ранее в алкогольном дыму убил Веркин сожитель…

Петровна, не сумевшая воспитать детей, теперь нянчила внука. Мальчик рос слабым и болезненным. Но у Петровны всегда было подручное лекарство. Да-да! Все она же — самогоночка! Жалко мальчонку — сироту при живых родителях, вот Петровна его и щадила: учиться не заставляла, работой по дому не неволила. А бражки себе парень вскоре и сам научился наливать.

— Встать! Суд идет! — резкий голос прервал невесёлые думы Петровны.

Началось судебное разбирательство. По очереди выходили свидетели и говорили о её внуке страшные слова:

— Он даже не помнит, когда дети родились… Поделили они их с женой: дочь — ей, а сына — ему. А хлопоты все Татьяне Петровне достались, внук-то ведь с ней живет… Жена на почве беспробудного пьянства удавилась. И трёхгодовалая девочка тоже теперь у Петровны. Дети голодные, запуганные…. Отец их состоит на учете у психиатра и нарколога… Постоянно устраивает пьяные оргии. Уже два года его настигают припадки эпилепсии. Себя не контролирует… Жестоко обращается с детьми. Опасен для их жизни и здоровья… Вася — второклассник, в школе ведёт себя хорошо, но мы переживаем за него, когда он дома…

Слушалось дело о лишении внука Петровны родительских прав и передаче детей в интернат. Она с трудом воспринимала свидетельские показания своих односельчан.

Защемило сердце у старой женщины. Привыкла она к Васе и Светочке. И хотя не часто в доме раздаются их звонкие голосочки (чаще слышна пьяная брань их отца), всей душой прикипела она к правнукам. Дочь непутёвая, внук беспутный… А теперь и малюткам что ли по интернатам мыкаться? За что же такое наказание? В чем они-то провинились?

«До седьмого колена!» — молнией пронзили Петровну вспомнившиеся слова. Вот и нашлось объяснение. За слёзы жён, мыкающих горе со спившимися мужьями. За страдания матерей, схоронивших своих сыновей, которых убили собутыльники, не сумевшие разделить последний стакан самогона. За нескончаемые потоки страшного зелья, текущего из дома Петровны… За всё теперь расплачиваются ни в чём не повинные Вася и Светочка.

Петровна еле слышно лепетала судьям:

— Мой внук не буянит… С ним самим плохо бывает… У меня сын в Москве живет. Хорошо зарабатывает. Нам помогает…

Какой жалкой сейчас казалась эта мгновенно одряхлевшая женщина, умолявшая судей не лишать её последней отрады. Разве кто узнал бы в ней ту бойкую Танюху, у которой в любое время суток можно было разжиться «горючим»? Слёзы текли по её глубоким морщинам от настигшего позднего раскаяния, руки комкали мокрый от слёз носовой платок, а в голове всё гремели и гремели слова: «До седьмого колена потомки за грехи твои страдать будут! До седьмого колена…».

Елена Степина.